Давным-давно,  а именно в конце ХХ века, Нео Королева Серенити жила жизнью обычной девочки. Посещала общеобразовательную школу, общалась с друзьями и только готовилась к тому, чтобы когда-нибудь стать такой, какой мы её знаем сейчас.  Она тогда только училась тому, как быть принцессой.
— И что, разве её никто не узнавал и не относился к ней по особенному?
— Нет, её тогда знали, как Цукино Усаги.
— Лунный кролик?
— Да. Как и ты.

Жить в доме семьи Цукино оказалось не так сложно  как девочка предполагала. Места не так много, зато она смогла быстро всё разведать и осмотреть. Маленький любопытный нос успел побывать везде где только можно, пока Цукино Усаги и её кошки Луны не было дома. Икуко и Кендзи приняли самозванку как родную племянницу, а Шинго успел сыграть с ней в видеоигры и пожаловаться на старшую сестру.
И если надежной защитой от Усаги служили её же родители, которые быстро заняли сторону младшей из «сестер», то с её кошкой было сложнее. Луна-Пи тщательно бдила жизнь и здоровье хозяйки,  и вовремя отгоняла кошку,  если та попадалась в поле зрения во время конфронтации с Усаги. Не зря ли?

Черная шерстка, такое знакомое имя и полумесяц, который носят только члены королевской семьи и их избранные советники. Три из трёх попаданий в то, что кошка Усаги – Леди Луна. Только вот, насколько Усаги отличается от мамы, настолько сильно  её кошка от Леди Луны. Пьет молочко, спит и до сих пор не сделала ни одного замечания.
Маленькая Леди размышляла о том, была ли эта кошка той самой кошкой, или же Леди Луна её тёзка. Могла же Усаги назвать кошку в честь наставницы? И ответа не находила.

— Чибиуса, все уже ушли, — голос Икуко вырвал её из размышлений.
Женщина поставила мисочку с молоком на пол и насыпала свежего корма, 
— Луна, иди есть.
Девчушка оторвала взгляд от пустой тарелки с хлопьями, встала из-за стола и отнесла тарелку на кухню.
— Спасибо за завтрак.
— Не за что! – спешно ответила мама Усаги и продолжила наводить порядок, - я сейчас уйду по делам, а ты, пожалуйста оставайся здесь и сильно не шали, хорошо?
— Хорошо! – любезнейшая и дружелюбнейшая из улыбок озарила лицо девочки, ведь она сможет продолжить разведку.
Дверь закрылась и они, девочка и кошка,  остались в запертом доме вдвоем. Луна-Пи со смешливой улыбкой проплыла в сторону второго этажа дома, и Маленькая Леди неторопливо проследовала за ней. С деловитым видом она прошла до комнаты Усаги, в которой ей выделили дополнительную кровать и демонстративно зевнула, прежде чем закрыть за собой дверь.

Стоило двери закрыться, как медлительная и сонная, но очень благовоспитанная девочка резво начала набивать мяч об пол.
— Луна-Пи! Изменись! – хлопок магического дыма и вместо дружелюбного котообразного шара, в руках у девочки уже был набор для скалолазания.

Чибиуса закрепила карабин за ножку от кровати Усаги, прицепилась к нему, проверила все крепления на себе, распахнула окно и полезла вниз по стене.
Как только она коснулась земли, крепежи растворились и шарообразная кошка вновь поплыла за хозяйкой следом.
Девочка открыла изнутри калитку и отправилась по своим делам, в сторону детской площадки.

Сдавали нервы. Они в принципе у Соловья, несмотря на всю его доброжелательность и внешнюю уверенность, были не на месте, но события последних дней… просто добивали. Вся эта интрига с Красной Шапочкой, ее книгой, обменом чернилами с Лилией и с ее заражением, потом вынужденное посещение Круга. От “общения” с высшими тенями до сих пор холодок скользил по коже, а в голове вольно-невольно пульсировало это вот: “Ты — ошибка” и “Тебя не должно быть здесь”. И ведь не скажешь, что даже если отбросить любовь к Ангелине, привязанность к друзьям и к Библиотеке, просто не имеешь права оставить объективную реальность, что ты невольник в их ордене. Испытание верности или, скорее, покорности — оно такое, нельзя его проваливать, даже когда сознание плывет от страха и “кровопотери”. Подерзить на прощание — хороший, конечно, способ сбросить стресс, да только вот все так завертелось и закрутилось, что Артуру ненадолго хватило этого заряда. Неудавшаяся инициация того мальчишки, разговор Ангелины и Барона, только подтверждающий самые худшие опасения Соловья в отношении людей — всех людей, включая дорогую подругу — тот срыв, когда он сам чуть не наговорил при Лилии много лишнего по части теней и книгочейства, короткая склока с Сашей. И Круг. Снова Круг!

“Она заставляет теней варить кофе. Наводит свои порядки… И это самая добрая из них!” — что-то такое металось в голове, когда Артур бесцельно шарахался по коридорам Библиотеки.

Татьяна Александровна и впрямь меньше всех прочих глав Круга пугала Соловья, однако эта ее властность и вмешательства в их дела… Ладно, проблема была не в том, что верхушка ордена наводила свои порядки в Московской Библиотеке. Вся эта намечающаяся история с “Молотом ведьм”, само это отношение… о, как оно выводило из себя! В конце концов, для Артура было более чем очевидно, что если бы Круг волновал результат, если бы им так нужна была эта проклятая книга, они бы не их последних студентов в бой отправляли, а его и Ангелину. Им-то не в первой приносить Кругу редкие книги и усмирять древние фолианты. А что если кто-то из ребят погибнет? Что если книга выйдет из-под контроля и случится то же, что и зимой, когда…

“Про Агату нельзя. Не думай!” — тут же одернул себя и тряхнул золотой гривой. Распущенной, потому что некогда было отвлекать ни Сашу, ни Ингу с заплетанием, а от Ангелины просто улизнул, пока она не вспомнила. Тот разговор с Бароном… он ведь все никак не шел из головы! По правде сказать, сегодня Артур вполне умышленно старался не попадаться никому на глаза. Ранним утром, когда ребята собирались с представителями МЧК на дело, скрывался в одном из бесчисленных укрытий теней, а теперь, когда общежитие опустело, решил перебраться туда — подальше от глав Круга, Ангелины и чужаков.

Лиля.

Она застала врасплох. Углубившись в свои мысли, Соловей и не заметил девушку на пути. Что смешно, он даже не почуял ее, хотя их нынешняя почти кровная связь позволяла ему почувствовать девушку на чертовски большом расстоянии. Наверное, если бы она не остановилась, Артур бы налетел на Лилию и сам бы того не заметил. Резко остановился. Уловил испуг в глазах напротив, и не сразу сумел скрыть свой. Напрягся всем телом, затем, опомнившись и заметив дружелюбие в лице девушки, расслабился.

— Привет, Лиля, — отозвался тихо и даже улыбнулся в ответ. Впрочем, улыбка вышла не столь… лучезарной и беспечной, как обычно. Некоторая напряженность чувствовалась в ней, да и в целом весь образ Артура сейчас сквозил нервозностью.

— Я не в обиде! Сам что-то… задумался. Еще бы немного и сшиб тебя! Думаю, мы квиты, — выдал чуть ли не скороговоркой. Нервозность его выливалась в болтливость…

— О, знаки! Помню сам изучал их. Интересная штука и… — резко осекся, снова напрягшись всем телом. Уставился на Лилю немигающим птичьим взглядом. Она ведь наверняка уже знает что он такое. Кто он. И что ему не нужны знаки, чтобы колдовать. В конце концов, Яков при ней выплюнул это вот “жалкая кукла из чернил”. И ребята наверняка уже рассказали.

“Ну да, Саша бы не захотел, чтобы я дурил Лиле голову столько же, сколько ему и Инге”, — подумал Артур и невольно повел ладонью по собственным волосам, затем, опомнившись, спрятал обе руки в карманах джинс. Наверное, следовало что-нибудь сказать и перевести тему на что-то более приятное. Не дать возникнуть этой паузе, неловкой заминке, но…

Лиля опередила:

— А ты как? — совсем простой и такой невинный вопрос.

Только вот и он поставил Артура в тупик. Соловей не привык говорить, что ему плохо. Не привык откровенно обсуждать это с кем-то кроме Ангелины (хотя и пару раз позволял себе подобное с другими неравнодушными людьми). Зато Соловей привык к тому, что для подавляющего большинства он просто вечно веселая и беспечная марионетка. Причудливая зверушка, чьи чувства значат куда меньше человеческих. И вот теперь Лиля… Лиля, которую не хочется беспокоить, потому что ей и так сейчас, наверняка, несладко. Лиля, которой тем не менее не хочется лгать, потому что и так вокруг нее соорудили целую паутину из лжи и недоговорок.

— Поверишь, если скажу, что все хорошо? — вопросом на вопрос ответил. Улыбка на лице Артура стала какой-то уж совсем невеселой. Извиняющийся взгляд золотисто-желтых глаз. Отвел его в сторону. Вздохнул и спросил:

— Как ты, Лиля? Все так лихо закрутилось, что я так толком и не успел спросить это, — и вот опять говорливость взяла свое. Стоило только сместить фокус с себя на девушку, как Соловей стал снова до одурения искренен и открыт.

— Я к тому, что мне совсем не пофиг на тебя, просто… — и все-таки он резко смолк, не сумев толком обратить свои эмоции в слова. Хотелось сказать что-то вроде “мне жаль, что я не смог поговорить с тобой после той истории с Красной Шапочкой, Волком и поехавшими лесорубами, и что не спросил как ты себя чувствуешь после инициации, и вообще кучу всего не сделал, не объяснил и не рассказал”, но вместо всего этого Соловей произнес:

— Ты в комнату идешь? Я могу тебя проводить. Если хочешь, конечно…

— Проклятье, – сумрачно произносит Кэл и передает Асоке электробинокль. – Когда я был здесь в прошлый раз, их было куда меньше...
Видимость паршивая, но прямо впереди, за рябью метели, высится храм, высеченный в скале и укрытый панцирем льда. Храм на Илуме, священное место для джедаев. Только теперь его подножие, как болезнью, изуродовано имуществом Империи; территория занята ангарами, контейнерами, грузовым транспортом и техникой, у которых несут караул штурмовики.
Сменяются они часто – здешний климат немилосерден.
BD-1 беспокойно жмет антенны к голове. Кэл снимает перчатки, дышит на ладони и протирает пальцами залепленные снегом датчики дроида, затем сажает его обратно на плечо. У Кэла и самого иней на ресницах. Беспощадный ветер, гуляющий между снежных взгорий, норовит содрать кожу с лица. Приходится повышать голос, чтобы перекричать его шум.
...А в голове – покой. Звенящая тишиной безмятежность.
Кто бы знал, какими усилиями она ему дается.
Безумно хочется разозлиться. Враз, в клочья и наплевав на всё. Чтобы ритмично стучало в висках, и ярость скрипела песком на стиснутых зубах. Рвать и метать. Без пощады.
Такое уже было с ним на Зеффо. В опустевшей деревне, где еще недавно жили люди, а сейчас остались только брошенные в спешке пожитки и распоряжения о выселении на закрытых дверях домов. Кэл не знал, куда отправили тех людей — в тюрьмы или трудовые лагеря... Теперь в их доме хозяйничала Империя. Просто поразительно, как она просачивалась в каждый уголок галактики, отравляя своим присутствием любую землю.
Добралась она и до Илума. И... Кэл не может избавиться от ощущения, что Империя уничтожает что-то слишком личное.
Он помнит, как прибыл сюда совсем юным, чтобы участвовать в церемонии Сбора. Помнит смесь азарта, нетерпения и страха облажаться, а затем – радостный трепет, когда на ладонь ложится прозрачный кристалл, на глазах наливающийся голубоватым сиянием. Его первый световой меч. Это как взросление, незаметное внешнему взгляду, но остро ощутимое изнутри.
  И то, что Империя влезла сюда, бесцеремонно ломая и священные традиции этого места, и его, Кэла, прошлое...
Он медленно сжимает и разжимает кулаки.
Злость не та роскошь, которую он может себе позволить.
По земле под ногами пробегает дрожь, отдает неприятной вибрацией в костях. Кэл молча обменивается взглядом с Асокой. Где-то в пещерах работает буровая пила – здоровенный зубастый монстр, вгрызающийся вглубь планеты. В прошлый раз Кэл задавался вопросом, что Империя забыла на Илуме. Теперь стало очевидно, что они развернули здесь масштабную добычу кристаллов.
Зачем им столько?..
— Дождемся смены караула и попробуем подобраться ближе.
У них с Асокой нет четкого плана. Когда они обсуждали эту вылазку, то не знали толком, с чем именно будут иметь дело — количество противников, размах ущерба... «Будем действовать по обстоятельствам», – пожимает плечами Кэл и кривит губы ухмылкой,  — «Меня устроит любой способ усложнить Империи  жизнь».
Ясно одно: их всего двое, а это слишком мало, чтобы идти напролом. Кэл жестом указывает на вершину скалы.
– Те окна наверху... Думаю, мы сможем пробраться через них внутрь незамеченными.

Если бы Циско кто-то сказал, что случится сегодня, он бы не поверил. Предпочел бы убедиться лично. А потом уже... С командой Флэша хватало приключений и так, поэтому свободное время, потраченное все-таки с пользой и для себя, и для команды, было благословением. Приключения же ждали его и так на каждом шагу. Но неужели здесь? Нет, здесь его ждет только кофе.
Хозяйка кофейни поставила перед ним чашку, взяла другую... Кажется, она не против, совсем не против общения. Отлично! День может стать еще лучше.
— Интересная точка зрения... Время и правда относительно. Наука до сих пор спорит о путешествиях во времени, ведь считается, что для этого есть ограничение – скорость света... Однако это ограничение можно снять... Простите, я сказал это вслух? Вы философ или ученый? И почему тогда кофейня?
Кофе, в свою очередь, был божественным. Как она так точно угадала, что ему нужно? Он сам порой мог не угадать, предпочитая что угодно, лишь бы сладкое и крепкое, создающее нужный для работы настрой.
— Что до здесь и сейчас, то прямо здесь и прямо сейчас я пью кофе в обществе самой красивой девушки, которую только видел. И мне это нравится. Циско Рамон, — представился Циско. – Ваш акцент? А, точно...
Только сейчас он прислушался к речи девушки... но если бы она не сказала, Циско не заметил бы.
— Нет, просто я раньше вас не видел. Вот когда вы сказали про акцент... Вы жили в Англии, верно? И как вам здесь?
Романтический... хорошо, почти романтический момент прервал какой-то глухой звук... Откуда это? Становится все страньше и интересней...
— Это что? – Циско хотел было подшутить на тему, как все быстро развивается, но споткнулся о напряженный, тревожный взгляд девушки, да так и застыл с открытым ртом, прижал уже-не-незнакомку к себе – ну как после этого считать девушку незнакомкой – уцепился за ближайший столик свободной рукой.
Тряхнуло сильно. Чашки задрожали... Жидкость стала подниматься вверх... Толчок. Кофе расплескалось. В СТАР лабс все точно было нормально — по крайней мере когда он оттуда уходил, а вот девушка явно понимала, в чем дело...
Все успокоилось. Толчок был хоть и мощный, но один, и можно было выдохнуть. Циско посмотрел на девушку, чуть отстранился и обратил внимание, что за окнами кофейни происходит нечто очень, очень странное... и знакомое.
— Это что сейчас, как в Докторе Кто было?
За окнами кофейни был уже не Централ-сити. Какое-то время там был просто вихрь, и ведь Циско такое уже видел... на волнолете. Точно. Это правда происходит. Вихрь сменился незнакомым пейзажем.
— Среди Легенд вас не было... это было путешествие во времени или только в пространстве? Это так круто! Где мы, и самое главное — когда?
Особенно если он будет не только техподдержкой, но и лично все увидит... Но что-то было не так. Неправильно...
— Только не говорите, что мы на другой Земле!
Конечно, для Циско это не было проблемой... Это было даже интересно. Еще интереснее, чем просто прошлое или будущее. Прошлое или будущее другой Земли – вот что потрясающе!

Крайне приятный (дело вкуса и восприятия, разумеется), достаточно ровный голос, обращенный к нему, вывел Кэйю из глубоких, почти медитативных размышлений, заставив поднять взгляд на собеседника, оторвав его от стакана, что уже минуты две, наверное, крутил по столу туда-сюда подобно заскучавшему коту. Только вместо скуки у него прострация, с которой ничего поделать не выходило. И... простите?

Как говорится, вот это поворот.

Прежняя встреча с Дотторе — с каким бы то ни было из — не могла назваться исключительно дурной. Кэйя бы даже сказал, что вышло полезно и интересно, а, главное, результативно: Дилюк потерял свой глаз порчи, и хотя бы только поэтому странная задумка не прошла даром. На уровне вне той самой встречи имелись поводы Доктора недолюбливать, хотя бывший капитан снова предпочёл бы иное определение: признавать опасным. Когда всплыла история с драконом, когда удалось нарыть достаточно много материала, потрести около-дипломатические и не только круги, информации вытряслось по каплям, но исчерпывающе ёмко. Вот только Кэйю оно не касалось, даже если Фатуи — одна из самых больших проблем Монда. Это, знаете ли, нынче можно было сказать о всём Тейвате, чего маловато для того, чтобы в один день стереть Снежную с лица этого мира. Если бы, конечно, у Альбериха в принципе имелось подобное желание: он не Дилюк, не Джинн, не Варка и не прочие небезразличные граждане страны свободы, а потому и на ситуацию смотрел своеобразно. На безопасность страны он смотрел весьма своеобразно, имея специфические понятия и подходы.

С Дотторе, как и с другими Предвестниками, и даже Фатуи в целом, у него ничего личного. Если бы не их служба на благо крио-архонта, Альберих устремился бы (снова) в холодные края, быть может, ведь формально у него вполне даже повод имелся (до сих пор ли там дядя-отец? Сгинул ли за годы?). Не с той повесткой, с которой рано или поздно планировал туда пойти, прежде чем суицидально двинуться с вопросами и морем скверной энергии Бездны в Селестию. И тем не менее: правда ведь ничего личного. В тот раз каждый представлял свою сторону и делал то, что от него требовалось. Для бытия эффективным и результативным. Вот и всё.

Кэйя испытывал ненависть разве что к Селестии, а вот эффективность — о какой из стран или группировках речь бы не шла — глубоко уважал, признавал и любил в данном смысле как вступать в конкуренцию, так и учиться, отчасти беря пример. Снежная в этом смысле впереди прочих наций, зачем отрицать очевидное, и это даже немного нравилось Кэйе. Потому что развязывало и его методам руки, давая свободу действий: сильному оппоненту и ответочка должна даваться соответствующая, а в этом Альберих смекал как никто другой. Если бы он знал, к примеру, зачем его в Монде оставили на самом деле, отчего именно там, для чего и какой надеждой он являлся, то непременно использовал своё бытие буквально правой рукой временного магистра (т.е. руководителя страны) для крайне полезных "своей" стороне задач, но... Сигналов из прошлого так и не последовало, когда мальчишка, а затем и юноша ждал их преданно и невзирая ни на что. Но время шло. Заместо прошлого у Альбериха вроде как появилось настоящее, которое могло бы (нет, но самообман — тоже штука дивная) стать будущим, если бы не... В общем-то, раз он в чёртовом Сумеру, где происходила неразбериха, в которой лишь только попавший сюда бывший капитан едва ли ещё разобрался, голова так вообще шла кругом — вот это само по себе значило, что "настоящее" будущим так и не стало, встретив препятствия. Увы, не личного масштаба; что у Каэнриа'ха всё только и могло быть что глобально да с размахом Кжйя уже понял и на себе испытал, спасибо. Потому, раз прошлое не искало Альбериха, он отправился искать его самостоятельно, будучи больше не в состоянии выносить того, что с ним происходило.

И вот опять: это место не могло остановиться в сюрпризах, судя по всему. Мало ему было той дендро-девчонки, Акаши (теперь переставшей работать у всех в принципе, wy?) и Стража. Устроившаяся напротив фигура Дотторе, о нахождении которого мимо делом заикались в очень узких кругах, без, понятное дело, деталей и какого-то излишнего интереса со стороны каэнрийца, его мирное настроение, инициатива начать разговор — это не то, чего ожидал Альберих. Ни вчера, ни сегодня, ни в принципе. Будь он частью дипломатической делегации в Монде, когда Кэйя занимал пост и был "на своём месте", возясь с подобным в том числе — единственная ситуация, в которой способен был представить их диалог, взаимодействие в принципе. Особенно после той ситуации. А сейчас? Чего ждать? Зачем? Из тех ли людей этот человек, способных просто заговорить, не имея за этим цели? Кэйя сомневался. Вот только дел у него с Предвестником никаких не имелось.

Будь суть в той безделушке, так дал бы знать о себе раньше, да и коли Дилюк выбрался в прошлый раз, так значит порешали, так или иначе... Или нет. В общем, слишком много времени прошло, чтобы полагать, что Дотторе здесь за этим. Альберих даже не уверен, что Доктор в принципе мог быть в курсе того, что бывший капитан здесь: он не слишком светился, ещё не развил большую сеть, чтобы его запоминали или знали, а отправлять Фатуи для выяснения нахождения некоего человека из Монда... Если честно, Кэйя не видел в том ни логики, ни возможности, ни смысла. И тем не менее, вот он, один из предвестников, здесь. Зачем-то намеренно присел напротив и заговорил. Не просто так и с размытым, но имевшимся намёком. В момент, блядь, когда Кэйе тошно от себя и собственного потерянного состояния, вынужденного переваривать слишком много дерьма одновременно. Максимально неподходящее время, в общем (для Альбериха). Но.

— Это место бесспорно любит их подбрасывать, не зная ни меры, ни когда стоит остановиться, — спокойные, едва растянутые мурчавые слова. Альберих обаятельно полу-улыбнулся, наконец сделав глоток из стакана, про предназначение которого, судя по всему, почти успел забыть.

— Похоже, вы тоже лично успели познакомиться с данной особенностью земель мудрости, Доктор?~

Лафайетт был идеальным местом, чтобы отвлечь разум и забыть о жажде убийств — безграничной, как казалось Элайдже, и унять которую едва ли удалось за два десятилетия.
С очередной совершенно ребяческой попытки Никлауса привлечь к себе внимание, вылившуюся в многочисленные дуэли за пределами плантации.
С мгновения, когда была убита Селест. Его прекрасная, одарённая Селест, чьей виной было только то, что она родилась ведьмой — и что он сам посмел обратить на неё внимание. Знал ведь, до каких высот временами доходит ревность брата, и на что он способен пойти.

Сентиментальный дурак.
Люди не меняются.
Первородные — не меняются тем паче.
Древняя, изначальная семья, остающаяся вместе скорее вопреки самим себе же, чем из-за неистового желания не расставаться. И незыблемое всегда и навеки из старой клятвы испуганных детей, обещающих поддержку и плечо, давно превратилась в проклятие, конец которому был уготован либо в ярости отца, либо в алчности брата.

От первого можно было бежать. Вечно — если придётся, как приходилось тысячу лет до того, скрываясь в живописных городках Европы и нередко называясь чужими именами. Новый же свет обещал новое начало для них, как и для их родителей века назад. Сколько уже герб Майклсонов украшал стены Нового Орлеана?..
Сколько они продолжали зубами выгрызать каждую секунду времени, что удавалось прожить, не оглядываясь через плечо и не ожидая предательского удара кола из белого дуба?..

И стоило ли оно того, демоны их всех дери.
Даже не вопрос — усталое утверждение, раз за разом срывающееся с губ бессмертного существа. Обязательно — в тишине, обязательно — пока охваченный очередным безумием Никлаус умчался в ночь, а прочие сиблинги слишком заняты собой, чтобы обращать внимание.
Хотя, кого он обманывает?
Финн был мёртвым грузом чуть более восьми сотен лет, Кол только на мгновение получил передышку от кинжала в груди несколько десятилетий назад, а Ребекка... Ребекка.

Горький смешок удается подавить неимоверным усилием воли.

Их невероятная сестра, единственная, кто сколько-то стремилась к простоте человеческой жизни, вновь лежала в вычурном гробу лишь потому, что её сердце по-прежнему оставалось настолько же нежным, как и в дни до их обращения.
Под слоями из сарказма и жестокости, которыми каждый из них окружил себя за долгую, слишком долгую жизнь, Ребекка всё так же во многом оставалась той храброй, чудной девочкой, которая не страшилась гнева отца и раз за разом сбегала с уроков матери.
Стоило только знать, что искать в её вызывающем взгляде.

Элайджа знал.
Как и Никлаус.
А для их брата, собственнические наклонности которого порой слишком выходили за границы, не было предательства хуже, чем простая возможность, что его семья может поставить что-то — кого-то, — выше него. Смерть Селест стала очередным, крайне болезненным, уроком; бесчинства Кола, пусть длящиеся всего ничего, были только подтверждением.
Сухое обещание, данное юному Марселусу, оказалось подписано кинжалом в груди их сестры. И, вместе с тем, добавило далеко не последнюю — а Элайджа достаточно хорошо себя знал, — каплю в бездонную чашу терпения.

Всегда и навеки было их проклятием.
За которое он продолжал отчаянно цепляться.

Потому что где-то там, под напускным безразличием, в Ребекке по-прежнему бился огонёк, жаждущий свободы и любви.
Потому что никакие кровавые бани, устраиваемые Никлаусом во имя... чего-то, что на этот раз затуманило его мысли, не позволяли забыть мальчишку, с затаённым восторгом таскающего старшему брату краски.
И ведь... стоило отпустить это наваждение. Боги свидетели, сами брат с сестрой давно отпустили, а Никлаус и вовсе не вспоминал их человеческую жизнь без презрения.

Элайджа, пожалуй, оставался сентиментальным дураком.
С целью.
Последнее могло бы быть оружием опаснее, чем когда-либо снилось Майклу, не продолжай Ник без устали испытывать терпение старшего, не провоцируй он очередным кинжалом и вычурной именованной коробкой в подвале.
Иначе слишком просто было закрыть глаза на чужой страх остаться в одиночестве, позволяя гневу и горькой безысходности завладеть собой. Заставить поверить брата в небольшую отлучку по делам, в то время, как на корабле до Австралии уже было выкуплено место с его именем. Несколько океанов и совсем другой континент были бы подходящим расстоянием, надежно укрывающим от отца и Никлауса.

И это были... хорошие мечты.
Сотворенные разумом в моменты слабости.
В конце концов, те три гроба из подвала были самым надежным якорем старшего Майклсона. Особенно во времена, когда он был готов отставить в сторону обещание всегда спасать брата от него самого.
Когда Ребекка в очередной раз была "наказана" за то, что посмела отдать кому-то свое сердце.
Когда крохотный, эфемерный шанс на счастье оказывался безжалостно раздавлен яростью Клауса.

Элайджа позволял себе ненавидеть. Недолго. Запирая собственные чувства подальше, вновь и вновь надевая маску разумного, благородного брата, всегда знающего, как отвернуть гнев младшего от его цели, он раз за разом повторял слова древней клятвы и заставлял себя верить в её святость.

Не сейчас, впрочем.

Могила Селест всё ещё слишком ясно была отпечатана в памяти, а в резиденции Майклсонов давно не было слышно задорного смеха Ребекки. Тишина была очередным напоминанием о более мрачной правде, от которой сейчас вампир решил убраться подальше.
Относительно.
Лафайетт по-прежнему был всего лишь в паре часов езды от Нового Орлеана, а местный ковен требовал гарантий, что гонения на ведьм, прокатившиеся через города двадцать лет назад, больше не повторятся.
Элайджа слышал в броских словах страх и отчаяние, которыми наверняка была охвачена Селест в последние минуты своей жизни. Сухо бросить Клаусу, что он разберется с этой проблемой, не стоило совершенно ничего.

Союз с ведьмами мог оказаться полезным в будущем.
Первородному же была необходима передышка от собственной семьи.
То, что местный лорд давал бал, распорядившись о приглашении для недавно прибывшего в город Майклсона, было всего лишь дополнительным бонусом. Впрочем, он тихой улыбки вампир не удержался: иронию благотворительности, которой Никлаус всегда считал многочисленные альянсы, в которых его семья обязательно получала все преимущества, не оценить он не мог.

Глава ковена беспокоится о будущем для своих людей, не понаслышке зная, что значит попасть под прицел гнева испуганных горожан? Элайджа позаботится об этом. Желательно, за бокалом вина, на которое был так щедр хозяин вечера, не видящий в госте никого более, чем влиятельного плантатора и одного из городских богачей.
С такими, как он, стоит знаться.
И дела стоит решать тоже с такими, как он: хаотичная натура Никлауса была известна далеко за пределами Нового Орлеана, а Ребекку слишком многие считали слишком ветренной, чтобы говорить о чем-то материальном. Разумеется, глупцы скоро узнавали всю глубину своих заблуждений, пока вампирша брезгливо стирала капли крови с ворота платья.

На мгновение Элайджа искренне захотелось, чтобы сестра была рядом сейчас. Ей бы наверняка не понравился хозяин вечера — в отличие от его лакея, учтивого юноши у самого входа, украдкой бросающего на своего господина недовольные взгляды. Что может быть поэтичнее, чем две потерянные души, нашедшие друг друга за совместной нелюбовью к кому-то?..

Нет, определённо он найдёт способ избавить Ребекку от кинжала; ребяческий уговор Никлауса и Марселусом может катиться в ад. Она заслуживает того, чтобы наслаждаться роскошным вечером, вниманием десятков кавалеров, рассыпающихся в комплиментах, и — как ему хотелось бы верить, — его компанией.
Заметка на будущее.
Сейчас же следовало заключить небольшой уговор с главой ковена, возможно — поговорить с некоторыми аристократами, всегда готовыми расширить свои владения. Никто не исключал необходимость тактического внушения; благо, знакомые нотки вербены не скрашивали запах гостей.

Элайджа скупо улыбается, позволяя вечеру и собеседникам вести себя. Его план успел оправдать себя: за десятком и другим обсуждений возможных новых торговых путей, и проверкой слухов о бессмертных охотниках на вампиров из Старого Света, о выходках брата практически получается не думать.
С трудом, но этот Майклсон всегда был слишком упрямым.
По крайней мере, он почти что позволяет себе поверить, что еще одна ночь в Лафайетте будет приятным дополнением в копилку его личного спокойствия, пока в толпе танцующих взгляд не натыкается на знакомые карие глаза.

Катерина.
Разумеется.

Эта женщина не умела появлятся на горизонте, когда всё шло относительно хорошо. Небольшое же стихийное бедствие манило её, словно мотылька на огонёк, что бы там она не говорила о собственном инстинкте выживания.
Та, кто пятьсот лет жила под дерзким "Кэтрин", дышала и не могла надышаться опасностью и адреналином в собственной крови. Черту эту, безусловно, ей привил Никлаус, заставив научиться любить то подобие жизни, которым обернулось постоянное бегство.

Что, по-своему, тоже было крайне иронично для того, кто продолжал видеть лицо отца в каждом мало-мальски похожем на него незнакомце. Но история циклична, и былым опытам было свойственно повторяться — как бы не жалел Элайджа ту милую девушку, едва прибывшую из Болгарии, но уже оказавшейся замешаной в интригах и проклятиях древнее, чем сам мир.

Знай Клаус, что она была здесь, всего в нескольких часах езды...

Вампир задумчиво склонил голову к плечу, оставляя бокал на услужливо подставленном слугой подносе.
Вряд ли Катерина была настолько опрометчивой, чтобы громко заявлять о своем присутствии на балу. Тщеславной и горделивой, требующей быть в центре внимания — но никак не опрометчивой. Майклсон был готов поклясться, что видел мелькнувший во встречном взгляде девушки страх, только подтверждающий его догадки.

Она прибыла на бал, понятия не имея о списке гостей; но и Никлаус не был осведомлён о её присутствии, иначе стоило ожидать небольшую кавалерию у самых ворот, ожидающую приказов.

Элайджа никогда бы не назвал себя злопамятным, требующим скорого отмщения за всё то, через что приходилось переступать по воле брата, но эта ситуация... ею он собирался насладиться. Простого знания, что младший в который раз упустит шанс добраться до вертихвостки, избежавшей ритуала четыреста лет назад, хватало с головой.
А ещё — избавляло от чувства вины, иррационального, но неизменно оставляющего свою ложку дёгтя.
Не в этот раз.

Следовать за девушкой не так сложно, как ей хотелось бы: толпа сама расступалась, пропуская её вперёд, совсем не скрывая от лишних глаз. Знала ли она, что всегда привлекает внимание, куда бы не пошла? Знала наверняка, не учитывая, что сейчас это могло стоить ей проблем.
И ведь стоило бы, не реши Никлаус, что взревновать своего протеже к брату — хорошая идея. Не устрой он вакханалию из-за этого. Небольшой ответный урок в качестве взаимного братского понимания не помешал бы.

Обойти танцующих, не спуская с брюнетки глаз, ничего не стоит. Как и легко улыбнуться одними уголками губ, наконец завладев и её безраздельным вниманием, зная, что вновь сомкнувшийся барьер из людей не даст ей сбежать вновь.
Если, конечно, она не решит этот вопрос кровью, что обязано было вылиться в одну большую неприятность в лице торжествующего Клауса.

"Ты же умная девочка?"

— Здравствуй, Катерина, - её имя знакомым рокотом перекатывается на языке, всё так же отказываясь звучать выбранным ею псевдонимом. Кэтрин Пирс была результатом мании его брата; Катерина Петрова же была... кем-то иным. Отголоском времени, когда надежду на искупление было не так просто пошатнуть.

Скрипки затянули первые ноты вальса, и толпа вокруг вновь пришла в движение. Элайджа властным жестом перехватил ладонь девушки своей, слегка потянув на себя:
— Я надеюсь, ты не откажешь мне в этом танце? - он вновь улыбнулся, зная, что улыбка глаз не коснулась. Сколь бы соблазнительной не была мысль добавить в голос немного угрозы, но... нет. Не с ней. И не сейчас: угроз на этот вечер ему и без того хватило. — Что ты внушила несчастным хозяевам, что тебя пригласили в дом?

Со стороны могло показаться, что как минимум Кэйе очень просто давался этот разговор. Что говорить с Дилюком, вот так открыто взаимодействовать — это не сложно, ничего не задевало и не вызывало некоторые противоречия. И, если честно, это будет правдой более чем наполовину. Ведь, несмотря на все недомолвки, они оба знали, что Дилюк вернётся спустя пару лет: иначе случиться просто не могло. Вернётся не один, а с рядом ответов, кипой новых вопросов и некоторой информацией, что приведут его к переосмыслению: злиться на Кэйю будет попросту не за что, лишь только обида по той части, что личная, что касалась доверия — сложно и поломано будет лишь там. Но... не та ли это справедливая цена, которую стоило заплатить за взросление и снятие розовых очков идеализма? Лучшего способа, как и ситуации, представиться не могло. Кэйя, так или иначе, поддерживал Дилюка на всём его пути — и слов для этого было нужно куда меньше, чем казалось. Мало что изменилось и сейчас, вероятно. Вне безопасности Монда им едва ли найдётся, о чём поговорить в ближайшую вечность. Альберих может — и непременно сделает это — упомянуть про пострадавший глаз ещё не раз, задевая и тыкая названого брата палочкой в чувство вины, но ведь им обоим известно, что на самом деле Кэйя не в обиде. Для него это тоже — плата за урок; второе за раз напоминание о том, что нет табу большего, чем правда, и что на этом пути он должен нести её один, без шанса быть понятым. Только его ноша, как того, чей род следом за Чёрным Солнцем не смог ни предотвратить катастрофу, ни взять под контроль ситуацию после, сохранив хотя бы те жалкие остатки, что уцелели после падения величайшей из цивилизаций. Справедливо для каждого из них и, наверное... Наверное, оттого, при всей лёгкости взаимодействия и произносимых слов со стороны Альбериха, всё для него неоднозначно тоже. Он человек куда меньше, чем Дилюк, и практически пуст в своём содержимом, чтобы страдать над мелочами; однако "меньше" и "практически" не равно совсем. И потому ему не плевать. И потому он крутится даже сейчас. Молчание в пропасть в каокм-то смысле было бы только хуже, сильнее подчёркивая таковую, должно быть.

Вышло как раз по этому принципу: всё по делу, а дальше... несколько комментариев и "ничего". Ничего, переполненное очень многим, но едва ли способное быть переведённым в слова, ведь и говорить, ну... что? О чём? Спросить что? Прояснить? Обвинить? Извиниться? Немного тупик, даже если тем на деле тысяча и одна. Не сейчас, Дилюк скрипел (буквально и метафорически). Что, с одной стороны, загляденье, и Кэйя способен даже сейчас это уловить почти с замиранием сердца, а с другой... Наверное, даже у него имелись свои лимиты цинизма и мразотности.

— Это очень эффектно. Ты не спрашивал, конечно, и не нуждаешься в этом, но если предположить, что тебе подобное было бы важно: знаешь, не стоит это использовать. Можешь считать, что я завидую силе и всё такое, но... Правда, не стоит.

Странно чувствовать его рядом. Снова. Сначала — непривычное ощущение от отсутствия глаза, а затем не только этот самый глаз обратно, так ещё и пожар Дилюка, его пламя, жар, тепло, смешанное с железом крови и чем-то странным, чего прежде не улавливал никогда, ещё и в комбинации со стихией богов... Это правда подзабытое, почти обжигающее прикосновение. Странно, что ни искр, ни чего-то подобного не последовало, ведь Альберих буквально заряжен электричеством.

— ... Если сегодня я-таки в роли девицы, то мне должно быть душно и неловко, — кисло-сладко усмехнулся, принимая жест Полуночного Героя. Не то чтобы Кэйя в восторге от этой затеи и подобного хотел, но так правда быстрее. Им надо убраться, а насколько крепко с ходу будут держать собственные ноги — Альберих не уверен. — Не скажу за неловкость, но душно буквально на грани напряжения, — неизменно про элементали. Ткань неплохо передавала электричество, потому приходилось прижиматься, не прижимаясь, и держаться, не особенно двигаясь. Лишь бы скорее выбраться и почувствовать под ногами твёрдую землю, а не чертово биение чужого сердце и разогнанную по телу горячую кровь. А дальше имелась стенка, Дилюк в помощь к стенке, если совсем плохо — ледяная трость. В общем, пешком.

— Спасибо, — глухо и без издёвки, коротко и лишь с недолгим мазком взглядом.

— Не против, если я... тоже перетрусь в таверне, прежде чем поковылять восвояси?

"С самого детства? "

Картины о невероятно жизни циркачки уже строились в воображении  Чиби Усы пока она лавировала между прочими детишками, следуя прямо за новой знакомой. Наверняка в этом цирке работала вся семья Паллы: отец был усатым  начальником цирка, а мама знаменитой акробаткой. Или может то были два дрессировщика или пара людей  дышащих  огнём? Невероятно!

Хи-хи-хи.

Юная Леди улыбалась своим мыслям, в которых  рассказывала семье обо всем приключившемся за ужином. Вот Шинго будет в восторге, а Усаги наверняка взбесится, ровно до того момента пока Чиби Уса не позовет и её в цирк. И вот тут то Усаги уже не сможет отказаться. Что уж говорить об  одноклассниках... Вот они все обалдеют, когда узнают что она-то смогла приметить в толпе настоящую артистку цирка, и сейчас вообще всё узнает и попробует!

— Серьезно?! — восторгом Чиби Усы если бы он измерялся в кирпичах или тротуарных плитках, можно бы было вымостить улицу.

"Попробовать свои силы в качестве артиста цирка."

Конечно  Чиби Уса уже была на это согласна. С самого рождения жизнь готовила её к этому. Она смотрела на то  как Палла ловко взобралась на шар, устояла на нём без каких-либо проблем и спрыгнула, уступая место. В сознании Чиби Усы пронеслись мысли о том, как она также вскакивает на шар, наворачивается с этого шара и сносит пару палаток следом.
Но  её, конечно, это не остановит. Не каждый день и не каждой девочке выпадает такой шанс. В конце концов – это не должно быть сложнее прыжков во времени или с балконов, ведь рядом будет профессионал.

— Нет-нет-нет, я хочу попробовать шар.

"А жонглировать огнем можно?"

Малышка протянула руку Палле и приподняла ногу. Шар большой, встать на него как на какой-нибудь мячик или поребрик не выйдет.  Девочка колеблется, застыв с приподнятой ногой. Приподнимается на носок опорной ноги, раскачивается обратно на пятку и вновь на носок, гипнотизируя взглядом шар.

— Сейчас… — боясь, что Палла передумает и заберет шар, пока она колеблется, Чиби Уса, что уже мысленно несколько раз запрыгнула на шар и  вскоре оказалась под ним, опустила обе ноги, подогнула ноги и быстрым прыжком оказалась наверху, в процессе упустив руку циркачки.
— Ой! – только и проронила она, начав размахивать руками, чтобы поймать баланс. Но
Этого было мало, тело и шар неслись в разном направлении и нужно было… бежать! Чиби Уса начала перебирать ногами.
Быстро-быстро. Но ощущение что она неминуемо навернется с этого шара её всё ещё не отпускало.
Движение это было неостановимо. Она на шаре, шар под ней, они движутся. Вот только направление задать этому движению было не в её силах.

— Осторожно!  — только и выкрикнула она, несясь на кого-то в толпе, прежде чем целенаправленно слететь с этого шара в сторону газона. 
Она летела навстречу жухлой траве, и запах её на какие-то мгновение стал ярче даже запахов попкорна и сладкой ваты, забив собой её нос, которым она пропахала почву под собой. Больно. На коленке уже ощущалось легкое жжение,  нос тоже болел. Чиби Уса приподняла голову и на всякий случай приложила палец к своему носу, чтобы проверить не пошла ли кровь, но её не было. Зато была травинка и комочек земли.
Она глухо хихикнула, отряхнула о юбку руки и смахнула слезинку из глаз. Это было смешно и больно одновременно.
Из ранки на коленке уже намеревалась просочиться кровь. Но девочку это особо не беспокоило.

— Я в порядке! – она помахала Палле рукой.
— Чем ещё займемся?